Преступная любовь. И другая печальная проза - Олег Яненагорский

Преступная любовь

И другая печальная проза

Олег Александрович Яненагорский

© Олег Александрович Яненагорский, 2017

ISBN 978-5-4485-1538-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вздохи и сожаления

Преданный полковник

Верить никому нельзя – в тяжелую минуту предадут самые близкие. Люди по природе своей не благодарны… и не помнят добра. Каждый, каждый готов укусить руку, которая его кормит, но лижет сапог, которым его пинают… И не имеет никакого значения, носит ли человек военную форму, либо одет в штатское…

…Да, военные… все же придется к годовщине Революции дать очередные звания большой группе генералов и полковников… с соответствующим материальным поощрением…

«Гений Карпат» и «великий кондуктор» Николае Чаушеску с брезгливостью бросил на большой стол список высших офицеров гвардии, армии и спецслужб, принесенный час назад его адъютантом. Потом снова просмотрел его и нахмурился. В список не был включен майор Корбу…

…Вспомнилась первая встреча с Корбу в Лондоне. Он сразу понравился Николае веселым нравом и статью, а позднее стал его любимцем. Николае засыпал его подарками: Корбу жил на великолепной вилле, его обслуживал целый штат, по городу он передвигался только на бронированном лимузине в сопровождении эскорта мотоциклистов… Впрочем, для Корбу все это было не важно: он любил Николае бескорыстной любовью и всегда был рад новой встрече с ним…

…Не всем нравился Корбу. Иные из министров зубы сжимали, когда Николае ставил их по стойке смирно перед майором Корбу…

…Вот кто по настоящему мне предан… Он не забудет, не предаст, не вступит в заговор… Ему первому я сегодня присвою очередное воинское звание. Он будет единственным, по-настоящему преданным, мне полковником…

Корбу действительно был верен своему хозяину до самой смерти. Но прекрасная жизнь ламбрадора закончилась в день расстрела Николае Чаушеску и его жены Елены. Пса убили вместе с ними…

Прием

В большой зал с колоннами, расположенными в два ряда, украшенный нарядными занавесами, вошел стройный человек небольшого роста, одетый в белые штаны и камзол. На голове у него был парик, скрывавший короткие русые волосы. Когда-то круглое лицо, стало худощавым, маленькие усики поседели. Он посмотрел на гладкий пол и перевел взгляд на пустой трон, затем оглянулся и замер. Откуда-то из-за занавеса появился слуга, засеменил к вошедшему, и что-то сказал ему на ухо. За всем этим наблюдал маленький карлик с непомерно большой для его сложения головой. Человек слегка кивнул головой, устало опустил руки, и стал ждать. Это был Иван Шевырев, прибывший с границы Империи с весьма важными и секретными сведениями.

Через несколько минут двое слуг ввели в зал тучную женщину в платье без корсета, с тройным подбородком и глазами на выкате. Хоть и боялись люди доносов и доносчиков, хоть и цепенели в ожидании страшного крика «Слово и Дело», но все же шептались в Санкт-Петербурге и провинции, что царица имеет «страшный зрак»… Так уж устроена природа человека как общественного существа, которое всегда испытывает острую потребность пересказать слух, вспомнить подходящий к случаю смешной анекдот, посплетничать о великих мира сего…

…Без малого уж десять лет прошло, как правит Анна Иоанновна Российской Империей, как грабит казну всесильный герцог Бирон. Стон идет по великой стране, корчатся в застенках виновные и невинные, хрустят суставы вздернутых на виску… Но гвардия пока безмолвствует…

Слуги усадили Анну Иоанновну на трон и по мановению вялой руки тот час же удалились. Императрица подала Шевыреву знак, он приблизился, встал на колено, и поцеловал руку. Потом начал негромко говорить. Сведения его в докладе сугубо секретные, военного положения касающиеся, но слушает их карлик, и еще один человек, притаившийся за потайной дверцей… Впрочем, ему плохо слышно Ивана Шевырева.

Доклад Анна Иоанновна слушала без интереса, таращилась, ничего не понимая, потом махнула рукой, и в тот же миг рядом с ней появился его светлость Эрнест Иоганович Бирон.

Задыхаясь, императрица только прохрипела Ивану: «Повтори». Герцог повернул к Шевыреву умное лицо с острым носом и пронзительными глазами. Иван, повинуясь воле императрицы, вынужден был повторить свой доклад. Выслушав его, Бирон повернулся и без разрешения Анны Иоанновны быстро вышел.

Императрица снова махнула рукой, и Шевырев понял, что прием окончен. Он склонил голову, и в это время неслышно появились слуги. Они практически утянули на себе грузное тело Анны Иоанновны.

Иван, давя в себе поднимающееся раздражение, повернулся к выходу. Всё зря… всё… Сведения, которые он спешил донести, не поняты… Вспомнился почему-то слушок, которому не хотелось верить… мол на содержание Двора денег уходило поболее, чем на весь русский флот… А законная дочь Петра Великого… под надзором… возле дворца цесаревны учрежден особый тайный пост, чтобы смотреть кто к ней в дом ездит, и кто горячность свою выказывает…

Горькие размышления прервал карлик с бубенцами. Выскочив из угла зала, он разбежался и заскользил по полу, потом шлепнулся и засмеялся идиотским смехом. Иван с презрением взглянул на него, потер руками лицо, сбив при этом парик, и вышел из зала…

Вздохи и сожаления

Сказать, что она грустила о них – это значит, абсолютно ничего не сказать. Она вспоминала их – молодых и дерзких, пожилых и умудренных опытом, наивных мечтателей и опытных интриганов – и она помнила всех. Многие сначала были здоровы и полны энергии, но всегда они покидали ее изможденными и понурыми. Для многих она была последним, что они видели в своей жизни. Да, для многих расставание с ней означало только неизбежную встречу со Смертью…

Кем же они были до знакомства с ней? Государственные деятели, поседевшие на службе, и молодые поэты, мечтавшие о мировой славе, революционеры и талантливые преступники, иностранные шпионы и отечественные бунтовщики. Хочется надеяться, что и они, покинув ее, помнят… конечно, те, кто остался жив,…

Ночи, длинные ночи, вот что, наверное, помнят те, кто продолжает дышать, оставив ее… Ночи, полные слез и раскаяния, молитв и сожалений, дерзких мечтаний о свободе и новой жизни – новой жизни, в которой ей не будет места…

Надо смириться с тем, что таких больше не будет, что она никогда не услышит того характерного скрипа дверей, по которому всегда угадывала, что сейчас появиться новый Он…

Нет, конечно, двери скрипели всегда, но она знала… она чувствовала… тот миг, когда служители открывают двери не для выполнения каких-то бытовых надобностей… когда на пороге появляется Он… тот, который будет разделять с ней дни и ночи… Изредка появлялись женщины, но они были ей не интересны… Мужчины – вот, что было главное в ее долгой жизни…

Ночь… Ее судьба изменилась в одну ночь… все рухнуло… Всё потеряло смысл… Для чего теперь существовать? Она не может быть музейным экспонатом! Но она не может ничего изменить… К сожаление, к великому сожалению… Остались только воспоминания и нет ни какой возможности что-то исправить…

У нее всё позади… Теперь другие встречают молодых и дерзких, романтиков и шпионов, сексуальных маньяков и политических оппозиционеров, воров и убийц, виновных и невиновных…

Старая тюремная камера уже много лет оставалась пустой…

Материнская любовь

«Суд удаляется на совещание», – прозвучал голос председательствующего, и я привычно произнесла: «Прошу всех встать». Конвой увел подсудимого —парня лет тридцати. Его обвиняли в совершении тяжкого преступления и, как мне показалось, вина в процессе была вполне доказана, хотя парень ни в чем не признавался. Сколько я таких видела за пять лет работы секретарем судебного заседания…

Немолодой адвокат аккуратно складывал свои бумаги в портфель, а практикант, видимо впервые попавший на процесс, усиленно листал комментарий к Уголовному кодексу. Я занялась пометками в протоколе судебного заседания и не заметила начала разговора между стажером и адвокатом. Но несколько фраз привлекли мое внимание.

– О судьбе этого парня я знаю больше, чем он сам…, сказал адвокат.

– Не может этого быть, – возразил практикант, – о себе каждый знает больше, чем окружающие.

– Молодой человек, учитесь слышать то, что Вам говорят, а не то, что Вы думаете, – наставительно произнес адвокат, – я сказал, что знаю больше о его судьбе, а не о том, что про себя знает человек. Шекспировский Гамлет говорил, что хотя он и производит впечатление порядочного человека, но мог бы порассказать о себе такие вещи, что лучше бы было ему совсем не родиться… Хотя… хотя порой судьба и личность неразделимы…

Я стала слушать уже внимательнее, продолжая перебирать листы протокола. Впрочем, собеседники не обращали на меня внимания.